Саша Кон

Давно не было ничего в этом теге, зато теперь – можно поздравлять!

10 апреля 1991 года мы стали гражданами Израиля. Мне было 28.2 лет, так что до половины нужно подождать ещё месяца три. Но какие-то выводы можно сделать уже сегодня.

Вскоре после приезда я попал на выборы. В 1992 году агитации в интернете ещё не было, приходилось смотреть телевизор и слушать радио. От первой привычки я уже практически отказался, но радио в машине продолжаю включать.

Как бы то ни было, deja vu никуда не делось: как и 27 лет назад, я выкинул свой голос в топку демократии. Тогда, проголосовав за «Тхию» вместе с десятками своих друзей и знакомых, я был поражен, что такая мудрая политическая позиция не получила достаточной поддержки в моем народе. С тем электоральным барьером, который был в 1992 году, «Новая правая» несомненно прошла бы. Но моё осознание политической реальности должно было, казалось бы, вырасти гораздо больше, чем электоральный барьер. А вот поди ж ты…

Впрочем, ещё сохранился шанс, что голоса солдат смогут вернуть мой голос в Кнессет. Солдатушки, браво ребятушки, не подведите!

Для Мор:

Вот вы такое видели? Я, кажется, впервые столкнулся с этим явлением, и мне стоило серьезных усилий не закатить скандал. В смысле, лидфок аль ха-шульхан. Но не в так, как понял это предложение оле хадаш из старого анекдота.

Эта медсестра должна была сделать моей маме рутинное обследование — имя, возраст, вес, давление, есть аллергия на лекарства. Понятно, что она по роду занятий постоянно окружена русскоязычными больными, медсестрами, врачами. И вполне может сказать, как все израильские медсестры, "садись", "как тебя зовут", "больно?" — но тут она нашла время и место объяснить маме, что в еврейском государстве ей, еврейке, нужно выучить на иврит, и вообще как это можно, в 85 лет не говорить на иврите?

Мама моя, к счастью, не очень поняла ее слова и на всякий случай переспросила по-английски. В этот момент с медсестры слетела вся её сионистская спесь. С неожиданным подобострастием она стала восхищаться тем, что мама знает английский, и пыталась продолжить разговор на этом языке.

Вы уже поняли, что сказать необходимые фразы по-английски она могла ещё хуже, чем по-русски, и вынуждена была за каждым вторым словом обращаться к русскоязычной подчиненной. Но это её совершенно не смущало, как впрочем и идея прочитать нравоучительную нотацию пациентке, которая годится ей в матери.

Но я сумел сдержаться, потому что скандал в этот момент был бы для мамы совершенно неуместен.